Метастансы (сторона А) - Тимур Бикбулатов

Помоечной стаи, оставленной, чтобы устать,

Какая-то ненависть неба отодранной плёнкой

Бессильно повисла с уставшего верить креста.

Я выброшен, выпрошен, выкрошен хлебом в кормушку.

Весна обманула – сгоняй, позови сизарей!

Чужая надежда со смехом казнённой игрушки

В обнимку с окурком тустеп танцевала в ведре.

И, может быть, буду ходить в золочёной визитке,

Рыгая словами за деньги, почти без вистов…

Моя безнадёга расколотой кафельной плиткой

Немного ещё поскрипит под ногами шутов.

ВТОРОЙ РОМАНС

Фортепьянный кошмар. Веера полупьяного бала:

Или брошеный гость, или просто непрошеный Бог.

Просто руки скользят, просто верить уже зае… ло,

И судьба набекрень, и в чернильнице чей-то плевок.

Вреден север и мне, только списан декабрь на запчасти.

Мёрзнет в проруби хвост. Полетели, осталось по сто.

Все слова в полусне. Неразбавленным деепричастьем

Стынет в рюмке кагор. Нипочём, не к лицу, ни за что.

Отойди, не мелькай! Ты в моих зеркалах не увидишь

Жест добра (он уснул наугад между «fuck» и «O. K.»).

Я ещё наверху – над Помпеей смеющийся Китеж —

В окруженьи проклятий, вертящихся на языке.

Нет добра без петли, нет красивых цветов без отравы.

Нет признаний в любви. И любви безо всяких табу.

Ной ведь жрал голубей, не предавших вопящей оравы,

И кричали «Добей!» среди мёртвых от страха трибун.

Никому не в обиду. Зачем же корябать шарманку?

Перестань подвывать. Я ещё не на том вираже.

Оттанцуй без меня танец маленьких белых подранков,

И не смей вспоминать.

Лучше выпей со мной.

Я уже.

ТРЕТИЙ РОМАНС

Ты придёшь наобум. И сорвёшь веера с грязных клавиш,

Превратив пьяный столик в кричащий «Добить!» Колизей.

Но ты вновь не в себе: или длинную масть обезглавишь,

Или сбросишь семёрку, играя дырявый мизер.

В замутнённых глазах – отражение мятых рубашек,

Тебе всё по бубям – ты же здесь, как и в небе, чужой.

Сквозь кипящие слюни: «Не будет сегодня по-вашему.

Распасы, мсье Селин. У меня в каждом джокере – Джойс.

У меня в каждом севере – лунный нечищеный реверс,

И на каждый полёт я отвечу падением вверх».

Улыбнёшься и сбросишь сырую сутану на клевер,

Словно трупную гарь на успевший сгореть фейерверк.

Ты придёшь не один. Полупьяные руки на плечи,

Пальцы мнут кружева, и пружинит упругая грудь.

Шум и скатерть, и жен… Но она твою грусть не залечит —

Ты играл на неё. А теперь поделись и забудь.

Закатай рукава и повесь эту «пулю» как ценник

(у тебя каждый ход – из ремарок и старых цитат).

Ты играл на неё, как играл Ипполита на сцене,

Взвесив совесть свою и продав её в твёрдых вистах.

Ты уже не придёшь. Только вспомнит измятое платье:

«Раздавай на туза. У меня в каждом взгляде —де Сад».

Но ведь мокрым глазам,

прикреплённым в довесок к оплате,

Ты уже не докажешь, что свой на своих небесах.

ЧЕТВЕРТЫЙ РОМАНС

Противно до смеха. Себя у признания клянчить,

Расплющив о левую грудь отсыревший бычок.

И, словно безумно карманом играющий мальчик,

Стыдливо улыбиться, дёргая нервно плечом.

Последние строчки прикручены намертво скотчем,

Иссякла на выдумки неперекатная голь.

И хочется быстро, не очень затейливо кончить,

Осыпав с мозгов, как листву в сентябре, алкоголь.

По-моему, дембель в судьбе мне ещё не положен,

Пусть первый откажет в деньгах, значит, сотый нальёт.

Так много героев, за задницу схваченных лонжей,

Так мало несмелых, страхующих шею петлёй.

Мой «метр на два» не намерян, да и не намерен

Я ладить чужие подтяжки к остывшей трубе.

Неправильно скобки раскрыл на своём же примере?

Подумаешь, несколько прочерков в пьяной судьбе!

Спасибо тому, кто хоть раз, но по масти подкинул,

Кто вовремя строчкам подставил больное перо.

Я снова вернулся.

И пусть моему Арлекино

Целует тугую промежность слюнявый Пьеро!

Ноктюрн

Тут либо вешай меня, а либо

Богов – к ногтю.

Мне говорили, что здесь смогли бы

Сыграть ноктюрн.

Не клейте губ. Горячо – не сладко.

Стакан – не лоб.

Давай, парнишка, снимай перчатки,

Скрутило чтоб.

И мне плевать, что я неверлибрен,

А ты так юн.

Слабо на саксе сливного фильтра

Сыграть ноктюрн?

Ну что глазёнышки пораззявил?

Брось, не реви!

Я тоже жизнь оттрубил, как зяблик

В полулюбви.

Я тоже ползал, сдирая пузо,

И жрал из урн.

Мне просто нужно сорваться с блюза.

Сыграй ноктюрн!

Ну что ты плачешь, глаза руками

Опять вдавив?

Я, может, к шее прилажу камень

И – c`est la vie?

А, может, спьяну кого отдраю

Да и влюблюсь…

Гарсон! Ты, может быть, подыграешь

Парнишке блюз?

Summertime

Д. Зуеву

Без Верди.

Без вербы с гербария герба

Пригублен.

Ведь грубость верлибра – не буги.

Игру бы на вертел.

Не верьте, что сгублена Герда

Безгубием Каина, смертностью Санкт-Петербурга

(ведь черти не чертят богов на груди друг для друга).

Где вещие вирши – строка за строкой по рейсшине,

Которые не довершили (ведь не до вершины)?

И вешние вишни? Першит – не греши на ошейник.

И Гершвин – не Кришна:

В тиши не престижен отшельник.

Со сфер не до форсу? и морфий для форм a la morte.

Морфемные рифмы оформлены фирменно в морге.

Орфей псевдомоден – здесь фотогеничен Георгий.

Фартово кефиривший морду,

Мир метафоричен,

Как Forman’s перфоманс,

И Фомас Аквинский, и Моцарт,

Офелии выдавший фору (но вера аморфна!),

И Я, саммертаймно прилегший Горгоной на Порги.

Мне скучно без оргий.

Мне скучно, Бесс!

Теофобия

Ничего не менялось: каменный

Стал внезапно паркетно-кафельным…

Что здесь? Часто пинали Каина

Или слишком ласкали Авеля?

Слишком быстро успели выплюнуть,

Да не всё до конца отхаркалось —

Затолкали закладкой в Библию,

То ль в Матфеево, то ли в Марково.

Как здесь? Рай для несвежевыбитых

Или лай для инцеста с голосом?

Если с ночи душа не выбрита,

Между строк остаются полосы.

Ради Бога, не надо ключей Петра!

«Ты с ним был?» – не тяни с ответиком.

Ведь писали не сказку четверо —

Дело шили неровным крестиком.

Кто здесь? Лжеадвокаты Каина

Или псевдофанаты Авеля?

Просто в этом дерьме раскаянье

Жизнь не делает комфортабельней.

По Гейне

Трещина мира проходит

через сердце поэта.

Г. Гейне

Мир целёхонек – сердце в трещинах,

И бессовестно жжёт нутро.

На какую б ни ставил женщину,

Шарик прыгал всегда в «зеро».

Сколько галстуков испомажено

И испорчено простыней!

Пусть бросалась в постель не каждая —

Всё равно б не хватило дней.

Видно, счастье не мне завещано —

Не вписали туда любовь.

Сколько б я ни сдавался женщинам,

Оставалась холодной кровь.

Сколько нервов наэкономлено,

Сколько денег легло на счёт.

Только круто в карьер несло меня —

Потеряли и Бог, и Чёрт.

Лишь судьбу безнадёжно-вещую

Растранжирил на ремесло.

Ни одну не любил я женщину.

Как им всё-таки повезло!

Семь блюзов

1

Секундой бы позже – и выжил,

Себя раскорячив.

Простишь,

Что пел, не стесняясь отрыжек,

И пропил билет на Париж?

Что, пялясь в оконную темень,

Висит на ремне «Англетер»?

За что меня глупое время

Рывком переводит в партер?

Под горлышко знаком вопроса,

Повисшим на первой струне,

Чтоб жёг об язык папиросы

За тридцать фальшивых монет.

Не складывай губки в конвертик —

Он снова уйдёт без письма.

За что же, карабкаясь к смерти,

Я снова катился с ума?

Малышка, сопливым минетом

Не пишут на сердце: «Люблю!»

Никто из залезших к поэту

Не смог – и в постель, и в петлю.

2

У тебя ли по зиме в долг земли просить?

Два аршина не нашил – крест не врос в песок.

И зачем тебе глаза мои экслибрисом,

да и мне твой поцелуй вместо росписи?

Мужики тебе (себе ль вперекор) дают?

Может, совесть стыд опять перевесила?

Что ж, попрыгай, постегаю аккордами.

Может, пили тяжело – жили весело.

Без закуски прёт назад? В закрома хромай.

А не хочешь жечь нутро – лучше в лес вали.

Эх, дорожка – лента вкось, набок бахрома!

Как бы лучше заплести, чтоб по-трезвому?

Как бы к вечеру – к крыльцу… Был бы кто чужой —

что с своих? пусть сны гоняют под лавками —

я вернулся бы к тебе. Что ты? Хочешь же,